В письме к сестре Джейн Франклин открыто признавался, что доволен новым назначением Уильяма и еще больше — его женитьбой. «Эта леди обладает настолько милым нравом, что его нынешний выбор мне приятнее прошлого. Также у меня нет сомнений, что он будет в равной мере хорош и как губернатор, и как муж, ведь у него верные принципы и подходящие планы, на мой взгляд, он не лишен правильного понимания сути вещей». Тем не менее Франклин, питавший такое расположение к молодым дамам и приобретенным членам семьи, так и не сблизился с Элизабет, ни тогда, ни в дальнейшем.

На самом деле Франклин был далеко не так восторженно настроен. Напротив, успехи сына скорее тревожили его. Женитьба Уильяма на женщине из высшего общества означала провозглашение независимости, а назначение на пост губернатора предвещало дальнейшее неподчинение отцу. В действительности это значило, что у Уильяма, которому тогда исполнился приблизительно тридцать один год, при более высоком положении в обществе, чем у отца, вероятно, усугубится неприятная склонность к элитарному апломбу.

Тучи сгущались, и не существовало громоотвода, чтобы отвести эмоциональный заряд. Первые признаки напряжения, которое нарастало между отцом и сыном, появились, когда 24 августа 1762 года Франклин решил уехать из Англии. В этот день в газетах появились новости о запланированном назначении Уильяма. Это произошло почти за две недели до предстоящей свадьбы. Четвертого сентября Уильям сочетался браком с Элизабет Даунс в модной церкви Святого Георгия на Хановер-сквер, где он поцеловал перстень молодого короля Георга III и принял полномочия. Его отец, который за год до этого поспешил вернуться в Лондон из Фландрии, чтобы своими глазами увидеть коронацию Георга III, при этом не присутствовал. После свадьбы Уильям и Элизабет отправились в Нью-Джерси, оставив незаконного ребенка Уильяма в Англии.

Франклин, умевший демонстрировать по отношению к членам своей семьи холодную отчужденность, ни разу не выразил ни малейших сожалений и не принес извинений за то, что пропустил знаковое событие в жизни сына. В прощальном письме к Полли Стивенсон звучит сожаление о том, что она не стала его невесткой. В письме, написанном от третьего лица из «убогой гостиницы» в Портсмуте, он жаловался, что «когда-то смел надеяться», будто она «может принадлежать ему, став его собственным и любимым ребенком, но теперь уж более не может утешить себя этими сладостными надеждами». Тем не менее хотя сын и не женился на Полли, Франклин обещал, что его собственная отеческая любовь остается неизменной. Выразив больше эмоций, чем он когда-либо озвучивал относительно собственной дочери, Франклин распрощался с Полли: «Прощайте, мой дорогой ребенок: я буду называть вас так. Почему бы мне не величать вас ребенком, если я люблю вас со всей нежностью и искренностью отца?»[237]

Миссия Франклина в Лондоне окончилась неоднозначно. Спор о налогообложении хозяев колонии на какое-то время разрешился компромиссом. Также удалось отчасти снять разногласия по вопросу сбора средств для обороны колоний в конце франко-индейской войны. Неразрешенным, однако, оставался основной вопрос — колониального правления. Для Франклина, который видел себя в равной мере британцем и американцем, ответ был очевиден. Полномочия колониальных ассамблей нужно усиливать до той поры, пока они не станут точной копией полномочий парламента. Англичане на американской стороне океана должны иметь те же привилегии, что и англичане в Англии. Однако после пяти лет, проведенных в Англии, он начал осознавать: Пенны не единственные, кто иначе смотрит на вещи.

По дороге домой Франклин вернулся к изучению успокаивающего воздействия масла на воду. К этому моменту его метафорические сравнения стали более тревожными. Фонари на борту корабля содержали густой слой масла, под которым находилась вода. Поверхность всегда была спокойной и ровной. Если смотреть, стоя над фонарем, кажется, что масло успокоило волнение. Но если взглянуть на лампу со стороны, когда видны оба слоя, становилось очевидно, писал Франклин, что «вода под маслом находится в большом волнении». Даже несмотря на то, что масло создавало видимость спокойствия, вода под верхним слоем по-прежнему «непредсказуемо поднималась и падала». Франклин понимал: эту силу нельзя так просто успокоить, даже наиболее разумно употребив масло[238].

Когда в феврале 1763 года Уильям Франклин прибыл в Филадельфию — его отец к тому времени уже три месяца находился в городе, — напряженность в отношениях между ними испарилась. Уильям вместе с новой женой провел четыре дня в доме Франклина, приходя в себя после тяжелого зимнего плавания. Затем отец и сын отправились в Нью-Джерси. Так как поднялась метель, местные жители выехали им навстречу на санях, чтобы проводить их до небольшой деревни Перт-Эмбой, насчитывавшей около двухсот домов. После того как Уильям принес там присягу, обязательную при вступлении в губернаторскую должность, они отправились для повторения этой церемонии в другую столицу колонии, Берлингтон, где торжества завершились «праздничными кострами, колокольным звоном и стрельбой из ружей в воздух».

В Филадельфии недруги Франклина были напуганы тем, что король назначил его сына на высокую должность. Однако Томас Пенн, хозяин колонии, в письме из Лондона выразил предположение, что это назначение успокоит всех. «Мне сказали, что мистер Франклин станет более сговорчивым, и я уверен: так и будет, — писал он. — Его сын обязан будет выполнять директивы из Лондона, а отец, находясь в Пенсильвании, не сможет этому помешать»[239].

Но это оказалось попыткой с негодными средствами: Франклин (по крайней мере в то время) хорошо видел различия между указаниями хозяев колонии и королевскими указами. Тем не менее первый год после возвращения в Америку выдался спокойным. Он действительно стал более сговорчивым в отношении политики Пенсильвании — отчасти потому, что в то время был не так сильно вовлечен ни в политическую, ни в общественную жизнь колонии. В апреле Франклин отправился в семимесячную поездку общей протяженностью 1780 миль с целью проведения почтовой инспекции на огромной территории от Виргинии до Нью-Гемпшира. Как всегда, его увлекала перспектива нового путешествия, возможность удовлетворить свои разносторонние интересы и не слишком привязываться к семейному очагу и к дому.

В Виргинии он совершил один из тех благородных поступков, которые даже в трудные времена позволяли ему приобретать больше преданных друзей, чем врагов. Его коллега из почтового министерства Уильям Хантер умер, оставив незаконнорожденного сына, лишенного средств к существованию. Один из друзей Хантера попросил Франклина позаботиться о мальчике и помочь ему получить образование. Это была трудная задача, и поначалу Франклин не слишком хотел брать на себя такое обязательство. «Подобно другим пожилым людям, я начинаю все больше заботиться о своем покое, — написал он. — Но я с удовольствием выполню вашу просьбу». Сам имея незаконнорожденных сына и внука, он с пониманием отнесся к ситуации, решив, что и Хантер сделал бы для него то же самое[240].